Суета сует - Борис Курланд
– Мотке, – представился мужчина, затем перешел на английский: – My name is Motke.
Кира не сразу поняла, что партнер по танцу назвал свое имя. Мотке. Вечно у них имена звучат как прозвища или клички у домашних животных: Мики, Гили, Бенци, Тики.
Кира немного знала английский язык. «Знала» – громко сказано. Выученная в пятом классе фраза «My name is Kira, what are your name?» произносилась всегда с чувством превосходства над детьми низших классов, которым еще предстояло выучить триумфальную фразу.
– Май нейм из Кира, вот аре ёр нейм?
– Мотке, – мужчина понятливо улыбнулся.
Взяв Киру под руку, Мотке повел ее в центр танцевальной площадки, где топтались несколько пар, в основном молодых. Оркестр, закончив играть диско, плавно перешел на танго, давая возможность отдохнуть вспотевшей молодежи.
Кира уже давно, очень давно не танцевала, но навыки, приобретенные в молодости на занятиях в танцевальной студии, многократные повторы движений, изгибы тела, вращения, пока голова не закружится, безжалостные команды сухого, как тростник, балетмейстера, впитавшиеся в мышцы ног, инстинктивно сработали, как мотор машины после поворота стартового ключа.
Мотке не понял, каким образом русия взяла инициативу в свои руки и ноги, властной рукой повела его за собой, не давая опомниться, влево-вправо, вправо-влево, поворот, остановка, два шага в сторону, разворот…
Руководитель оркестра, низкорослый трубач с всклоченными волосами, поднял инструмент к потолку и протрубил начало новой музыкальной пьесы в ритме босса-нова, музыканты дружно напялили на голову пластиковые шляпы а-ля «Механический апельсин» и зашуршали маракасами.
Кира завелась, завертелась-закрутилась вокруг растерянного партнера, словно змея вокруг дерева, касаясь кончиками пальцев протянутых к ней рук, исчезнув на мгновенье за спиной Мотке, растерянно переступающего с ноги на ногу, внезапно вынырнула прямо перед ним, перебирая растопыренными пальцами рук. Если он и намеревался завести с Кирой разговор на личную тему, неважно на каком языке, шансов не было никаких. Кира разошлась, разбушевалась, то ли ей захотелось продемонстрировать свое искусство перед «израильскими примитивными», как она презрительно называла коренных уроженцев, то ли она решила произвести впечатление на окружающих или просто выплеснуть в танце накопившуюся за долгие месяцы сидения с Алоном энергию. Потеряв контроль, бывшая актриса перестала слушать музыку, закружилась в одном ей слышном ритме, взмахнула платочком, отбила чечетку под одобрительные выкрики зрителей, обступивших танцевальную площадку, разойдясь, прихватила по пути слегка напуганного молодого парнишку и даже попыталась сделать шпагат. К счастью, Мотке успел предотвратить свободное падение танцовщицы на пол – подхватил Киру сильными руками, вернул на место.
Кира кормила Алона, когда в дверь постучали.
– Открыто! Заходите! – прокричала она, вытирая обляпанную кашей кофточку внука. Малыш отрыгнул проглоченную кашу на пластиковый передник, после чего сразу зашелся истеричным кашлем, оплевывая недавно купленный ковер.
Поскольку Кира не сочла нужным повернуться в сторону вошедшего, Мотке оглядел нехитрую обстановку: диван с набросанными подушками, стол, к которому притулились два стула и две табуретки. На клеенчатой скатерти между немытыми тарелками, бутылочками и упаковками с детской едой возвышался пузатый, в цветастой росписи тульский самовар. Рядом с черно-белым телевизором примостилась плетеная этажерка с рассованными в беспорядке книжками.
Кира наконец-то развернулась и застыла в недоумении. Она с трудом помнила события того вечера. После свадьбы заночевала у подруги, но, как попала туда, не помнила. Рано утром проснулась с головной болью, опорожнила содержимое желудка в туалете, написала записку: «Поехала к Алончику, целую, спасибо, позвоню. К» и выскользнула из дому.
– Шалом, – поздоровался Мотке, – ма шломэх.
– Шалом, шалом, – машинально ответила Кира.
Лицо мужчины показалось ей знакомым, она попыталась вспомнить, где они могли встретиться. Сохнут, магазин, банк, почта?
– Май нэйм из Мотке, – напомнил гость, – хатуна, данс.
Он поднял руки полукругом, как бы обнимая невидимую партнершу.
– Мотке? – изумилась Кира. – Привет, израильский примитивный, я тебя сразу и не узнала. Ты сегодня в туфлях.
Мотке с довольным видом полез в карман, достал бумажку, насадил на нос очки и зачитал текст, старательно выговаривая незнакомые слова:
– Ти менé наравишся, дура, хóчу приглáсит тэбя кроват.
Довольный собой, он облегченно вздохнул и посмотрел на Киру.
– Ты кого называешь дурой? Да ты знаешь…
Она осеклась, вовремя сообразив, что текст Мотке написал какой-то шутник, которому она бы с удовольствием оторвала яйца, если бы он ей попался. Вспомнив, что Мотке ни слова не понимает по-русски, махнула ему рукой: «прочитай еще раз», – выслушав текст во второй раз, улыбнулась, а потом засмеялась, захлебываясь, от всей души.
Розе мошавник понравился. Пока она телепалась на двух автобусах из университета домой, Мотке по-хозяйски прошелся по квартире, опытными руками исправил жалюзи, которое Фима поломал в первый же день после приезда, подтянул болты на сушилке, в ванной обратил внимание на забитый слив, сходил к автомобилю, вернулся с длинным, гибким, с нарезкой, железным штырем. Сунул его в решетчатое отверстие на полу, энергично прокрутив несколько раз, как штопор, вытащил застрявшую в трубе тряпку.
Оставив Розу наедине с Мотке, Кира сбегала в продуктовый магазин, вернувшись, соорудила яичницу с колбасой, нарезала сыр, вынула из холодильника готовый салат и бутылку водки, пригласила гостя к столу.
– Мотке спрашивает, кошерная ли колбаса, – перевела Роза, – кроме того, он не ест сыр с колбасой.
– Да нормальная колбаса, – соврала Кира.
Покупки она обычно делала в продуктовом магазине, который держали два брата-грузина. Над входом в магазин красовалась вывеска «Маколет Ахим», сбоку, наискосок, от руки фломастером прыгало корявое «кошер» для привлечения потенциальных покупателей из других диаспор.
От водки Мотке отказался: «за рулем», – перевела Роза, аккуратно положил колбасу поверх нарезанного хлеба, добавил салат в тарелку. Попутно Кира выяснила, каким образом Мотке оказался на «русской» свадьбе.
– На свадьбу я попал совершенно случайно, – откровенно признался мошавник, вытирая уголки рта салфеткой. – Примерно раз в полгода я еду в Хайфский порт получать товар, запчасти для доильных аппаратов, детали моторов, иногда заказываю по каталогу мебель из Италии, я люблю подделки под Ренессанс, вычурные ножки стульев, парчовую обивку, аппликации на створках дверей. В тот день я задержался дольше обычного, балаган с накладными, документы куда-то запропастились, потом нашлись – не в первый раз.
Он порядком проголодался. В нижней части города располагаются забегаловки, ресторанчики, кофейни, все открыты почти круглые сутки, кстати, большинство принадлежит арабам. В первом же попавшемся заведении уселся за пластмассовый столик с алюминиевыми ножками, на плохо вытертой поверхности среди остатков еды разгуливали мухи, вентилятор на потолке едва разгонял липкую жару, время от времени заблудившийся комар с треском вспыхивал на спиралях подвешенной электрической печки с фиолетовой лампой. Молодой парнишка в нечистом переднике принес тарелку хумуса подозрительно коричневого цвета. И все вышесказанное не зажгло у него красную лампочку, вот здесь.
Мотке сокрушенно стукнул себя по лбу.
Кира подумала, что, оказывается, не все израильтяне такие бескультурные, как она себе представляла. И откуда у крестьянина (мошав рисовался в ее глазах не иначе, как колхоз) такие задатки, уж очень живо и наглядно, при помощи рук, он описал забегаловку.
– Мне принесли шаверму в пите… Шаверма – баранье мясо, которое жарится на вертеле, – объяснил Мотке на вопросительные взгляды женщин. – Когда мясо готово, длинным ножом срезаются тонкие кусочки баранины, вкладывают их в питу, туда же добавляют всякие специи, нарезанный салат и подают. Со скоростью голодной собаки я проглотил теплое мясо, запил чашечкой кофе, расплатился и уселся в машину. Не прошло и десяти минут, как я почувствовал очень неприятные позывы, мой живот стал интенсивно сдуваться и раздуваться, требуя быстрого освобождения от только что съеденной пищи. Как назло, я попал в пробку, черт дернул меня пересечь Хайфу в районе Кармеля. Два таксиста столкнулись на перекрестке, машут руками, как ветряные мельницы, водители гудят, а я чувствую, что если не доберусь
